– Святой Матфей?

– Виноват?

– Ваш галстук. Вы учились в Святом Матфее. Тейлор мягко кивнул, помахал в воздухе спичкой.

– Имел такую честь. – Он подтянул от стола кресло и медленно опустился в него, лицом к дивану. – Здесь этот галстук способны признать немногие. Расскажите мне, что вам известно о Святом Матфее.

Пока я собирался с мыслями, он протянул длинную руку, взял со стола желтоватую кожаную папку и открыл ее.

Положение у меня было не из простых. Рассказывать все, что мне известно о Кембридже и Англии, я особого смысла не видел. Пока что он знал из посвященных мне документов, что я родился и вырос в Соединенных Штатах. Любые подробные сведения о зарубежном университете показались бы в никогда никуда не выезжавшем американце довольно странными. Однако сидевшему во мне от природы выпендрежнику страсть как хотелось поразить его глубокой осведомленностью обо всем, что касается Англии. Объяснить ее Тейлору будет ох как непросто. Глядишь, он даже уверует, против собственной воли, в астральные проекции и внетелесный опыт. До меня начало доходить, что я мог бы здорово позабавиться в этом новом мире, что в моем распоряжении – своего рода могущество.

– Ну, – сказал я, – это такой колледж в Кембридже, не так ли?

– Вы посещали когда-либо Кембридж, Майкл?

– Э-э, не то чтобы посещал, но, знаете… меня интересует все английское. Мои родители и прочее… так что я очень много читал об этом.

– М-м. Насколько мне известно, вы сказали доктору Бэллинджеру, что жили в Кембридже? В Англии. И при этом упомянули колледж Святого Матфея.

– А… – Я поморщился. – Понимаете, я этим утром проснулся с такой кашей в голове. Ничего не мог вспомнить. Совершенно ничего.

– Однако способность разговаривать на английский манер вас все же не покинула.

– Ну, да… очевидно.

– Очевидно?

– Я хотел сказать, при амнезии оно так обычно и бывает, верно?

Он пожал плечами:

– Это уж вы мне расскажите, молодой человек.

Мы помолчали. Происходившее представлялось мне сражением двух воль. И пока Тейлор его проигрывал.

– В таком случае, – произнес он, – скажите, что вообще знаете вы о Кембридже. Все, что придет вам в голову.

– Ну, это второй из старейших университетов Англии. Второй после Оксфорда. Состоит из колледжей с названиями вроде Тринити, Кингз, Сент-Джонз, Сент-Катеринз, Святой Матфей, Крайстс, Куинз, Модлин, Кейз, Джизус и так далее.

– Произнесите еще раз название колледжа Магдалины.

Я внутренне выбранил себя и выполнил его просьбу.

– Хорошо. А теперь «Киз». [109] Ладно, подумал я. Взялся за гуж… Тейлор пометил что-то в блокноте.

– И при всем том, вы знаете, что они произносятся и как «Модлин» и «Кейз», верно?

– Так ведь я уже говорил, я много о них читал.

– Это интересно. И какие же именно книги? Не припоминаете?

– Э-э, вообще-то, нет. Книги как книги.

– Понятно. А как насчет Принстона? Что вам известно о Принстоне?

Я принялся лихорадочно рыться в памяти, выкапывая из нее крохи сведений, которые сгрузил в меня Стив, когда мы утром прогуливались по кампусу.

– Нассау-Холл, – сказал я. – Назван в честь принца Вильгельма Нассау-Оранского, хотя его могли назвать и в честь человека по имени Белчер, да только тот был слишком скромен. Вашингтон приезжал сюда подписывать договор о независимости. Хотя нет, это он в Филадельфии проделал, так? Короче, Вашингтон приехал сюда, и тут какое-то время находилась столица союза. Нам дозволено не спускать по ночам флаг, что-то в этом роде. А еще здесь есть ворота, через которые нельзя проходить, пока не получишь диплом. Западную часть кампуса называют «Трущобой». Ну, в общем, мне много чего известно. Рынок «Уова». «Недоросли». Знаете… – Я грациозно взмахнул ладонью.

– Где находится Рокфеллер-колледж?

– Э-э…

– Диккинсон-Холл? «Башня»? Я сглотнул.

– Простите?

– И почему, хотел бы я знать, вы говорите, что Нассау-Холл назван в честь принца Вильгельма Нассау-Оранского, хотя его следовало бы назвать в честь Джонатана Белчера?

– А разве это не так?

– Так-то оно так, но ведь вы же американец, верно?

– Верно, – ответил я. – Еще бы. Просто подцепил где-то этот дурацкий выговор, на время. Но я от него понемногу отделываюсь, я чувствую.

– Однако, видите ли, в чем штука, американцы не говорят – вот это названо в честь того-то, верно? Они говорят – по имени.

– Правда?

– Таково одно из мелких различий. Про тротуары и панели, фонари и лампы, шторы и портьеры знают все. А вот «в честь» и «по имени»… очень странно, что смена выговора сопровождается у вас также и столь точной сменой идиом. Вам не кажется?

Я развел руки.

– Сдается, это из-за моих родителей, – сказал я. – Я к тому, что они же как-никак англичане. Видать, у них я это и подцепил, верно?

– Да-а-а, – с сомнением произнес Тейлор. – Что ж, они провели здесь немалое время, но ведь и вы окончили среднюю школу в Америке, а после и на абитуриентских курсах учились, не правда ли?

Я молчал, гадая, к чему он клонит.

– Что ж, давайте тогда поговорим о ваших родителях, годится?

Я уставился в ковер.

– Разумеется, – сказал я. – Что вы хотите услышать?

Тейлор поднялся и начал прохаживаться по кабинету, зажигая на ходу спичку за спичкой в бесплодных попытках раскурить трубку.

– Знаете, старина, все это очень странно. Вы начали пересыпать вашу речь американизмами наподобие «подцепил» и «сдается», а теперь еще и «разумеется», с твердым американским «р». Вы потратили немало времени, стараясь убедить доктора Бэллинджера в том, что вы стопроцентный британец, выросший в Гэмпшире, такой же английский, как белые утесы Дувра, а теперь норовите уверить меня, что в вас столько же американского, сколько в яблочном пироге, и что подлинный ваш выговор возвращается к вам таким же загадочным образом, каким он и сгинул.

– А вы хотите сказать, что не верите мне?

– Я просто пытаюсь понять, друг мой. Все выглядит несколько непоследовательно, не так ли? Может быть, вам лучше сказать правду, как вы считаете?

– Это что, полицейский допрос? Черт возьми, я же встретился здесь с людьми, которые знают меня. Я видел мои водительские права… мои водительские, мать их, права, мою квартирку в Генри-Холле, кредитные карточки, бумаги. Да, я проснулся с шишкой на башке и со странным акцентом. Но и не более того. Я полагал, идея состоит в том, что вы и все прочие скажут правду мне. Это же у меня память, на хрен, отшибло. Все, что мне требуется, – вернуться к моей жизни.

– И ничего больше? Забыть все случившееся, вернуться к жизни и сдать трайпос? [110]

– Да! Вот именно. Собственно, зачем же еще я здесь, так?

– А что вы проходите?

– Философию.

– Н-да, вот теперь вы меня и вправду озадачили. Ни в одном университете мира, за вычетом Кембриджа, слово «трайпос» для обозначения экзамена на степень не используется. А здесь, в Принстоне, мы совершенно определенно не прибегаем к слову «проходить» в значении «изучать». Все это очень трудно понять.

– Ну и прекрасно! Вы получили предмет исследования, который принесет вам славу. Так в чем же проблема?

– Проблема в том, старина, что во всем этом отсутствует смысл.

– То есть вы думаете, что я вру? Притворяюсь? Что ж, если так, – отлично! Да, вы совершенно правы. Все это обман. Враки. Розыгрыш. Надувательство. Выбирайте любое слово. Я проделал все на пари. А теперь мне гораздо лучше. Я такой же американистый, как мамин яблочный пирог. Ты офигенно прав, партнер, будь спок, я убогий, в лоб вашу мамашу, америкашка, поэтому я щас, если тебе это по губе, поканаю целым таким куском восвояси, и спасибочки, что потратил на меня прорву времени, добрый мэн.

– О господи! – выдавил Тейлор, и брови его улезли еще выше – ни дать ни взять изумленный Аластер Сим.